Nikky: Александр Городницкий. Любовница Блока Без дерева высохшей веткой, При солнечном свете страшна, В салопе, затёртом и ветхом Бредёт тротуаром она. Плывёт привиденье дневное По улицам мимо ворот, И шёпот ползёт за спиною: Любовница Блока идёт. В могиле своей одинокой Лежит он - чужой и ничей. Ни прибыли нету, ни прока От тех позабытых ночей. С болонкою лысой и старой, Из года бессмертная в год, Пугая влюблённые пары, Любовница Блока идёт. Летит над землёю горбатой Военных угроз дребедень. Наш век беспокойный двадцатый Клонится к закату, как день. Разгул революций неистов, Ракеты уходят в полёт. Под звонкое кваканье твиста Любовница Блока идёт. Идёт через воду людскую, Идёт по любимым гробам, И серые губы тоскуют По мёртвым и чистым губам. И, новых грехов отпущенье Даруя другим наперёд, Навстречу земному вращенью Любовница Блока идёт. Апрель 1968, Ленинград
Лана К: Александр Городницкий А в Донском монастыре Зимнее убранство. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Взяв метели под уздцы, За стеной, как близнецы, Встали новостройки. Снятся графам их дворцы, А графиням – бубенцы Забубённой тройки. А в Донском монастыре Время птичьих странствий. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Дремлют, шуму вопреки, И близки, и далеки От грачиных криков, Камергеры-старики, Кавалеры-моряки И поэт Языков. Ах, усопший век баллад, Век гусарской чести! Дамы пиковые спят С Германнами вместе. Под бессонною Москвой, Под зелёною травой Спит – и нас не судит Век, что век закончил свой Без войны без мировой, Без вселенских сует. Листопад в монастыре. Вот и осень,- здравствуй. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Век двадцатый на дворе, Тёплый дождик в сентябре, Лист летит в пространство… А в Донском монастыре Сладко спится на заре Русскому дворянству.
Лана К: Александр Городницкий /Памяти М.Ю.Лермонтова/ Когда закрыт аэропорт, Мне в шумном зале вспоминается иное: Во сне, летя во весь опор, Негромко лошади вздыхают за стеною, Поля окрестные мокры, На сто губерний ни огня, ни человека... Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Сидеть нам вместе до утра,- Давайте с Вами познакомимся получше. Из града славного Петра Куда, скажите, Вы торопитесь, поручик? В края обвалов и жары, Под брань начальства и под выстрелы абрека. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Куда ни ехать, ни идти, В любом столетии, в любое время года Разъединяют нас пути, Объединяет нас лихая непогода. О, как к друг другу мы добры, Когда бесчинствует распутица на реках!.. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Какая общность в этом есть? Какие зыбкие нас связывают нити? Привычно чокаются здесь Поэт с фельдъегерем - гонимый и гонитель. Оставим споры до поры, Вино заздравное - печали лучший лекарь. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Пора прощаться нам, друзья,- Окошко низкое в рассветной позолоте. Неся нас в разные края, Рванутся тройки, словно лайнеры на взлёте. Похмелье карточной игры, Тоска дорожная да будочник-калека... Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века!
Nikky: Заранее прошу прощения за некоторое отклонение от темы форума... Лана К пишет: Александр Блок Ты — как отзвук забытого гимна Nikky пишет: Александр Городницкий. Любовница Блока Могила Любови Александровны Андреевой-Дельмас Санкт-Петербург, Красненькое кладбище
Лана К: Для тех, кто родился в январе - романс в исполнении Владислава Туманова https://my.mail.ru/music/songs/%D0%B2%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2-%D1%82%D1%83%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2-%D1%82%D0%B5%D0%BD%D0%B8-%D0%BB%D1%8E%D0%B1%D0%B2%D0%B8-847125b4711bf9ee1b85d3c5e2b2a290
Лана К: Памяти В.С. Высоцкого - Б.Ш.Окуджава "О Володе Высоцком" О Володе Высоцком я песню придумать решил: Вот ещё одному не вернуться домой из похода Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил ... Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа. Ненадолго разлука, всего лишь на миг, а потом Отправляться и нам по следам по его по горячим. Пусть кружит над Москвою охрипший его баритон, Ну а мы вместе с ним посмеёмся и вместе поплачем. О Володе Высоцком я песню придумать хотел, Но дрожала рука и мотив со стихом не сходился... Белый аист московский на белое небо взлетел, Чёрный аист московский не чёрную землю спустился.
Nikky: Любить иных - тяжелый крест, А ты прекрасна без извилин, И прелести твоей секрет Разгадке жизни равносилен. Весною слышен шорох снов И шелест новостей и истин. Ты из семьи таких основ. Твой смысл, как воздух, бескорыстен. Легко проснуться и прозреть, Словесный сор из сердца вытрясть И жить, не засоряясь впредь, Все это - не большая хитрость. Б. Пастернак
Nikky: Не браните вы музу мою, Я другой и не знал, и не знаю, Не минувшему песнь я слагаю, А грядущему гимны пою. В незатейливой песне моей Я пою о стремлении к свету, Отнеситесь по-дружески к ней И ко мне, самоучке-поэту. Пусть порой моя песнь прозвучит Тихой грустью, тоскою глубокой; Может быть, вашу душу смягчит Стон и ропот души одинокой. Не встречайте же музу мою Невнимательно и безучастно; В этой жизни, больной и несчастной, Я грядущему гимны пою. М. Горький
Gutta: Николай Платонович Огарев (1813 - 1877) Опять знакомый дом, опять знакомый сад И счастья детские воспоминанья! Я отвыкал от них... и снова грустно рад Подслушивать неясный звук преданья! Люблю ли я людей, которых больше нет, Чья жизнь истлела здесь, в тиши досужной? Но в памяти моей давно остыл их след, Как след любви случайной и ненужной! А все же, здесь меня преследует тоска,- Припадок безыменного недуга, Все будто предо мной могильная доска Какого-то отвергнутого друга... <1856> P.S. Давно забытое имя. Вернее, мало кто помнит, что он писал стихи. Была в их поместье в селе Акшино. Остались руины и пруды, расположенные каскадом. Все постепенно предается забвению.
Лана К: Борис Тимофеев Луны волшебной полосы Нам льются с высоты. Давай споём в два голоса Ту песню, что любишь ты. Сядь поближе, гитару настрой. Будут плакать волшебные струны. Мы одни в этой тьме голубой, И мы сердцем так радостно юны. В тиши ночной нам слышится Призыв души сильней. И лунный луч колышется На кружева ветвей.
Nikky: Евгений Евтушенко Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы — как истории планет. У каждой всё особое, своё, и нет планет, похожих на неё. А если кто-то незаметно жил и с этой незаметностью дружил, он интересен был среди людей самой неинтересностью своей. У каждого — свой тайный личный мир. Есть в мире этом самый лучший миг. Есть в мире этом самый страшный час, но это всё неведомо для нас. И если умирает человек, с ним умирает первый его снег, и первый поцелуй, и первый бой... Всё это забирает он с собой. Да, остаются книги и мосты, машины и художников холсты, да, многому остаться суждено, но что-то ведь уходит всё равно! Таков закон безжалостной игры. Не люди умирают, а миры. Людей мы помним, грешных и земных. А что мы знали, в сущности, о них? Что знаем мы про братьев, про друзей, что знаем о единственной своей? И про отца родного своего мы, зная всё, не знаем ничего. Уходят люди... Их не возвратить. Их тайные миры не возродить. И каждый раз мне хочется опять от этой невозвратности кричать.
Лана К: Сергей Есенин В этом мире я только прохожий... Сестре Шуре В этом мире я только прохожий, Ты махни мне веселой рукой. У осеннего месяца тоже Свет ласкающий, тихий такой. В первый раз я от месяца греюсь, В первый раз от прохлады согрет, И опять и живу и надеюсь На любовь, которой уж нет. Это сделала наша равнинность, Посоленная белью песка, И измятая чья-то невинность, И кому-то родная тоска. Потому и навеки не скрою, Что любить не отдельно, не врозь, Нам одною любовью с тобою Эту родину привелось.
Nikky: Держа в руках немые иммортели, С венком из красных роз на черных волосах, Она войдет и встанет у постели. В ее внимательных и ласковых глазах Прочту я то, о чем мне долго лгали, Прочту я все, без боли и печали, И будет в сердце радость, а не страх. Мне так близка и так желанна тайна, Страшащая других пугливые сердца, Тем, что она всегда необычайна. Впиваясь в красоту нездешнего лица, Приподымусь, решительный и строгий, И протяну ей руки без тревоги, В предчувствии покоя и конца. В последний миг рассудок не обманет, Спадет завеса с глаз, и станет даль ясна, И первая последней встреча станет, И чашу хрупкую, что выпита до дна, Рука моя бестрепетно уронит, И звон стекла разбитого утонет Там, наверху, где вечно тишина. Герман Лазарис
Лана К: Обманите меня… но совсем, навсегда… Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда… Чтоб поверить обману свободно, без дум, Чтоб за кем-то идти в темноте наобум… И не знать, кто пришел, кто глаза завязал, Кто ведет лабиринтом неведомых зал, Чье дыханье порою горит на щеке, Кто сжимает мне руку так крепко в руке… А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман… Обманите и сами поверьте в обман. Максимилиан Волошин
Gutta: София Яковлевна Парнок (1885 – 1933) Седая голова. И облик юный. И профиль Данта. И крылатый взгляд, - И в сердце грусть перебирает струны: Ах, и люблю я нынче невпопад! Но ты полюбопытствуй, ты послушай, Как сходят вдруг на склоне лет с ума... Да, я хотела б быть покрепче и посуше, Как старое вино, - ведь я стара сама! Чтоб время испарило эту сладость, Довольно мне. Я не хочу хотеть!.. Счастливы те, кто успевают смладу Доискриться, допениться, допеть... Я опоздала. Занавес опущен. Пустеет зала. Не антракт, - конец. Лишь там, чем безнадежнее, тем пуще, В райке еще безумствует глупец. 10 марта 1932 года. Из цикла «Большая Медведица».
Лана К: Вероника Тушнова А знаешь, все еще будет!.. А знаешь, все еще будет! Южный ветер еще подует, и весну еще наколдует, и память перелистает, и встретиться нас заставит, и еще меня на рассвете губы твои разбудят. Понимаешь, все еще будет! В сто концов убегают рельсы, самолеты уходят в рейсы, корабли снимаются с якоря… Если б помнили это люди, чаще думали бы о чуде, реже бы люди плакали. Счастье — что онo? Та же птица: упустишь — и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годиться, трудно с ним, понимаешь? Я его не запру безжалостно, крыльев не искалечу. Улетаешь? Лети, пожалуйста… Знаешь, как отпразднуем Встречу!
Nikky: Давно мне не дают покоя слова Книгиня Плаксана о том, что можно размещать здесь и прозу... Что же делать, надо жить! Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой - и отдохнем. Я верую, дядя, я верую горячо, страстно... Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую... Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь... Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди.. . Мы отдохнем... Мы отдохнем! А. П. Чехов. Монолог Сони из пьесы "Дядя Ваня"
Gutta: Аделаида Казимировна Герцык (1874-1925) Не Вы — а я люблю! Не Вы — а я богата… Для Вас — по-прежнему осталось все, А для меня — весь мир стал полон аромата, Запело все и зацвело… В мою всегда нахмуренную душу Ворвалась жизнь, ласкаясь и дразня, И золотом лучей своих огнистых Забрызгала меня… И если б я Вам рассказала, Какая там весна, Я знаю, Вам бы грустно стало И жаль себя… Но я не расскажу! Мне стыдно перед Вами, Что жить так хорошо… Что Вы мне столько счастья дали, Не разделив его… Мне спрятать хочется от Вас сиянье света, Мне хочется глаза закрыть, И я не знаю, что Вам дать за это И как мне Вас благодарить… 28 апреля 1903 Москва
Nikky: Воин Заплакала и встала у порога, А воин, сев на черного коня, Промолвил тихо: "Далека дорога, Но я вернусь. Не забывай меня." Минуя поражения и беды, Тропой войны судьба его вела, И шла война, и в день большой победы Его пронзила острая стрела. Средь боевых друзей - их вождь недавний - Он умирал, не веруя в беду,- И кто-то выбил на могильном камне Слова, произнесенные в бреду. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Чертополохом поросла могила, Забыты прежних воинов дела, И девушка сперва о нем забыла, Потом состарилась и умерла. Но, в сером камне выбитые, строго На склоне ослепительного дня Горят слова: "Пусть далека дорога, Но я вернусь. Не забывай меня." Вадим Шефнер
Лана К: Монолог Сатина о Человеке из пьесы Горького " На дне" Когда я пьян... мне все нравится. Н-да... Он - молится? Прекрасно! Человек может верить и не верить... это его дело! Человек - свободен... он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум - человек за все платит сам, и потому он - свободен!.. Человек - вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они... нет! - это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет... в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека.) Понимаешь? Это - огромно! В этом - все начала и концы... Всё - в человеке, всё для человека! Существует только человек, все же остальное - дело его рук и его мозга! Че-ло-век! Это - великолепно! Это звучит... гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть... не унижать его жалостью... уважать надо! Выпьем за человека, Барон! (Встает.) Хорошо это... чувствовать себя человеком!.. Я - арестант, убийца, шулер... ну, да! Когда я иду по улице, люди смотрят на меня как на жулика... и сторонятся и оглядываются... и часто говорят мне - "Мерзавец! Шарлатан! Работай!" Работать? Для чего? Чтобы быть сытым? (Хохочет.) Я всегда презирал людей, которые слишком заботятся о том, чтобы быть сытыми... Не в этом дело, Барон! Не в этом дело! Человек - выше! Человек - выше сытости!..
Nikky: Владимир Солоухин ДРУЗЬЯМ Россия еще не погибла, Пока мы живы, друзья... Могилы, могилы, могилы - Их сосчитать нельзя. Стреляли людей в затылок, Косил людей пулемет. Безвестные эти могилы Никто теперь не найдет. Земля их надежно скрыла Под ровной волной травы. В сущности - не могилы, А просто ямы и рвы. Людей убивали тайно И зарывали во тьме, В Ярославле, в Тамбове, в Полтаве, В Астрахани, в Костроме. И в Петрограде, конечно, Ну и, конечно, в Москве. Потоки их бесконечны С пулями в голове. Всех орденов кавалеры, Священники, лекаря. Земцы и землемеры, И просто учителя. Под какими истлели росами Не дожившие до утра И гимназистки с косами, И мальчики-юнкера? Каких потеряла, не ведаем, В мальчиках тех страна Пушкиных и Грибоедовых, Героев Бородина. Россия - могила братская, Рядами, по одному, В Казани, в Саратове, в Брянске, В Киеве и в Крыму... Куда бы судьба ни носила, Наступишь на мертвеца. Россия - одна могила Без края и без конца. В черную свалены яму Сокровища всех времен: И златоглавые храмы, И колокольный звон. Усадьбы, пруды и парки, Аллеи в свете зари, И триумфальные арки, И белые монастыри. В уютных мельницах реки, И ветряков крыло. Старинные библиотеки И старое серебро. Грив лошадиных космы, Ярмарок пестрота, Праздники и сенокосы, Милость и доброта. Трезвая скромность буден, Яркость весенних слов. Шаляпин, Рахманинов, Бунин, Есенин, Блок, Гумилев. Славных преданий древних Внятные голоса. Российские наши деревни, Воды, кедра, леса. Россия - одна могила, Россия - под глыбью тьмы... И все же она не погибла, Пока еще живы мы. Держитесь, копите силы, Нам уходить нельзя. Россия еще не погибла, Пока мы живы, друзья.
Лана К: Лариса Миллер Тьма никак не одолеет... Тьма никак не одолеет. Вечно что–нибудь белеет, Теплится, живет, Мельтешит, тихонько тлеет, Манит и зовет. Вечно что–нибудь маячит… И душа, что горько плачет В горестные дни, В глубине улыбку прячет, Как туман огни. 1993
Gutta: ИОСИФ БРОДСКИЙ. Сретенье Анне Ахматовой Когда Она в церковь впервые внесла Дитя, находились внутри из числа людей, находившихся там постоянно, Святой Симеон и пророчица Анна. И старец воспринял Младенца из рук Марии; и три человека вокруг Младенца стояли, как зыбкая рама, в то утро, затеряны в сумраке храма. Тот храм обступал их, как замерший лес. От взглядов людей и от взора небес вершины скрывали, сумев распластаться, в то утро Марию, пророчицу, старца. И только на темя случайным лучом свет падал Младенцу; но Он ни о чем не ведал еще и посапывал сонно, покоясь на крепких руках Симеона. А было поведано старцу сему о том, что увидит он смертную тьму не прежде, чем Сына увидит Господня. Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня, реченное некогда слово храня, Ты с миром, Господь, отпускаешь меня, затем что глаза мои видели это Дитя: он – твое продолженье и света источник для идолов чтящих племен, и слава Израиля в нем».- Симеон умолкнул. Их всех тишина обступила. Лишь эхо тех слов, задевая стропила, кружилось какое-то время спустя над их головами, слегка шелестя под сводами храма, как некая птица, что в силах взлететь, но не в силах спуститься. И странно им было. Была тишина не менее странной, чем речь. Смущена, Мария молчала. «Слова-то какие…» И старец сказал, повернувшись к Марии: «В Лежащем сейчас на раменах твоих паденье одних, возвышенье других, предмет пререканий и повод к раздорам. И тем же оружьем, Мария, которым терзаема плоть Его будет, Твоя душа будет ранена. Рана сия даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко в сердцах человеков, как некое око». Он кончил и двинулся к выходу. Вслед Мария, сутулясь, и тяжестью лет согбенная Анна безмолвно глядели. Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле для двух этих женщин под сенью колонн. Почти подгоняем их взглядами, он шагал по застывшему храму пустому к белевшему смутно дверному проему. И поступь была стариковски тверда. Лишь голос пророчицы сзади когда раздался, он шаг придержал свой немного: но там не его окликали, а Бога пророчица славить уже начала. И дверь приближалась. Одежд и чела уж ветер коснулся, и в уши упрямо врывался шум жизни за стенами храма. Он шел умирать. И не в уличный гул он, дверь отворивши руками, шагнул, но в глухонемые владения смерти. Он шел по пространству, лишенному тверди, он слышал, что время утратило звук. И образ Младенца с сияньем вокруг пушистого темени смертной тропою душа Симеона несла пред собою, как некий светильник, в ту черную тьму, в которой дотоле еще никому дорогу себе озарять не случалось. Светильник светил, и тропа расширялась. 1972 === Кроме ветхозаветного содержания, стихотворение несет в себе общечеловеческий смысл: у каждого когда-то случается «Встреча», судьбоносная, меняющая жизнь. Но не всегда человек понимает это сразу, как старец Симеон, Духом Святым прозревший в сорокадневном Младенце Бога. Для других нужно время, чтобы сказать себе и другим: «Эта Встреча изменила меня». Бродскому повезло. Сретение в его жизни случилось - состоялась встреча с Анной Андреевной Ахматовой. Во многом неожиданная, но именно она стала поворотной в судьбе поэта.
Nikky: Галина Владимировна, Вы меня с Бродским опередили))) Одно из моих любимых стихотворений у этого поэта. С Праздником!!!
Gutta: Николай Сергеевич, не знала, что Вы любите Бродского. На настоящее время - это самый обожаемый и читаемый мной поэт. С праздником Вас!
Nikky: И.Бродский Бабочка Ты лучше, чем Ничто. Верней: ты ближе и зримее. Внутри же на все на сто ты родственна ему. В твоем полете оно достигло плоти; и потому ты в сутолке дневной достойна взгляда, как легкая преграда меж ним и мной.
Gutta: Иосиф Бродский В феврале далеко до весны, ибо там, у него на пределе, бродит поле такой белизны, что темнеет в глазах у метели. И дрожат от ударов дома, и трепещут, как роща нагая, над которой бушует зима, белизной седину настигая. 15 февраля 1964
Лана К: Февраль Дуют ветры в феврале, Воют в трубах громко. Змейкой мчится по земле Легкая поземка. Поднимаясь, мчатся вдаль Самолетов звенья. Это празднует февраль Армии рожденье. Самуил Маршак, 1926 г
Владимировичъ: Бессонницу мы в сердце носим, Пусть не ясна тому причина, В хитросплетении катрина Она кругла как половинка восемь. Такая странная картина За окнами бушует осень И на душе бушует осень, Но осень в осени невинна. В ночи мы времени не спросим, Тому есть веская причина, Она убийственно пустынна И бесконечна в цифре восемь.
Владимировичъ: Мои чувства как звуки фальшиво наги, Не крылаты стихи, значит, петь не моги – Где ходила, скажи целый день ты? Где была ты? уже все мосты сожжены, Не снимай свое черное платье, новы, Под ним латы стальные холодно черны Ты мое вековое проклятье.